Что ж, придется еще прямее.
— Командор, я хоть и венецианец, в морском деле совершенный профан. Нижайшая просьба: растолкуйте мне ваши проблемы для объяснения с моим начальством.
Несколько заинтересованных взглядов: офицерам такого ранга не свойственно признаваться в невежестве. Едкая смесь показного смирения и тайной гордыни — чисто иезуитская принадлежность, откуда она у меня? Все косятся на Бэкема. По крайней мере, субординацию понимают. Невозмутимо раскурив поднесенную денщиком трубку, он оборотился ко мне, в промежутках между клубами дыма скупо отцеживая фразы.
— Если установить пушки, суда сядут на грунт. На выходе из гавани еще мельче. Десять лет назад глубины хватало, а когда мол построили — песков нанесло. Без камелей перейти невозможно. Вывести весь флот на глубокую воду и оснастить — не меньше десяти дней даже с полной командой, а у меня некомплект. Видите?
Мундштук трубки прицелился через окно в морскую гладь.
— Что именно? Некомплект?
— Турецкий карлыгач. Посыльное судно.
На горизонте действительно белело какое-то пятнышко.
— Султанский флот стоит в Керчи. Вдвое сильнее. О нашем выходе им станет известно за неделю до готовности. Когда они явятся, суда еще не будут оснащены. Нам даже не укрыться в гавань — это столь же долгая процедура. Как бы ни изощрялся в Таврове мистер Козенц, линейные корабли — не плоскодонки. В устье Дона семь футов на фарватере, а осадка корабля — семнадцать с половиной. Можно пройти на камелях, и то в половодье. Не каждый год, в позапрошлом воды не хватило.
Сделав паузу, англичанин ожесточенно затянулся и продолжал пенять на судьбу:
— Обученные команды выморила чума. Номинально я имею половину штатного состава, но большинство матросов ни разу не выходили в море. Одиночное плавание в хорошую погоду — предел их возможностей.
Печально. Видел я эти камели, тяжкий крест азовских моряков: два широченных понтона, соединенных понизу бревнами. Их заводят притопленными под киль корабля, разгружают, откачивают — и добиваются уменьшения осадки. Пожалуй, десятидневный срок, названный командором для вывода судов — безудержно оптимистичная оценка. Не зря государь забрал отсюда на Балтику вице-адмирала Крюйса и чуть не забрал Апраксина: только угроза осады задержала его на юге.
— Жаль. Очень жаль, что мы не можем на вас рассчитывать. Гребной флот, как я понимаю, имеет отдельное командование?
— Да, к тому же они в Азове. Но самый знающий капитан — тот, что вас привез.
На обратном пути, побеседовав с галерным капитаном из архипелагских греков, я получил второе разочарование.
— Безопасный мелководный коридор вдоль берега, о котором вы, господин бригадир, говорите, действительно существует, но в нем есть разрывы. Несколько песчаных кос далеко выдаются в море, при обходе их вы встретите места, где фрегат может подойти к берегу ближе версты. Когда господин вице-адмирал изволил делать карту Азовского моря, я выполнял промеры глубин и могу уверить вас в точности сих сведений. Туркам эти пункты, скорее всего, тоже известны. Они могут запереть в них гребную флотилию на обратном пути к Азову и принудить выброситься на сушу.
— Как же тогда казаки ходили в Крым?
— Осмелюсь заметить, они ходили, когда турки с венецианцами воевали на Белом море…
— На каком море?
— На Белом. Оно еще называется Архипелагским или Эгейским. Конечно, не то море, что у Архангельского города. Весь турецкий флот был за Геллеспонтом, теперь же — весь в Керчи. На мелководьях можно от него укрыться, но обойти полморя кругом не выйдет. Разве случится длительный штиль.
Несколько ведер холодной колодезной воды, вылитые на меня Спирькой на заднем дворе адмиральского дома, вернули расплавленным от жары мозгам способность к действию. Духота страшная, даже вечер не принес прохлады. Легкое ощущение бредовости бытия тоже осталось. Большой мол, на строительстве которого, по слухам, полегли армии работников — и непомерными усилиями привели в негодность единственную гавань. Громадные корабли в мелководной луже — вместо легких канонерок или плавучих батарей. Лихорадочная, не щадящая денежных трат и человеческих жизней работа на верфях — только затем, чтобы построенные суда гнили в затонах. Трудно поставить сие в вину Федору Матвеевичу, всего лишь исполнителю предначертаний государя, входящего в мельчайшие подробности флотских дел. Царь, безусловно, умен — может ли он не видеть бессмысленность этой суеты? Или желает запугать султана одним видом линейных кораблей?
В устах адмирала все выглядело не столь мрачно. Выслушав мой рапорт, он вздохнул:
— Да, турки в оба глаза здесь смотрят, чтобы нас не выпустить. Азовское море корабельному флоту не впору, узкое и мелкое. Еще в ту войну нацеливались на Керчь — не вышло. Сейчас там султан больше двадцати кораблей держит, и фрегатов пять или шесть. У нас поменее… Но все в руке Божьей! Хороший шторм у крымских берегов, или твоя Венеция в войну вступит — могли бы мигом сравняться.
— Не вступит. Им душу заменяет мешок с деньгами, турки его покамест не трогают… Федор Матвеевич, а не может ли Очаков оказаться для флота удобнее Керчи? Зимой коммуникация с Керчью возможна только по суше — значит, ее навряд ли можно удержать, не покорив прежде весь Крым. Долиной Днепра овладеть легче.
— Давным-давно о сем с государем рассуждали. Крупное судно через пороги не провести, а ниже порогов верфи не безопасны от татар. Разве граница будет по Перекопу.
— Хорошо бы! Господин генерал-адмирал, нельзя ли в Днепровскую флотилию командировать еще несколько офицеров с галер? Из тех, что море видели?