Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 123

123

— А надежным он никогда и не был.

— Прости, государь, может я чего-то не понимаю… Зачем же тогда ему обещана Рига? Да по нынешнему трактату — Очаков, со всей землею между Днестром и Бугом?

— Ригу еще заслужить надо. А Очаков — завоевать. Посмотрим на августово старание… Тебе известно, сколько он военных обязательств на себя взял, против моих обещаний. Не сможет исполнить — и я ему ничем не повинен. Главное, сия алианция суть мост между нами и кесарем, коий обязан польскому королю против турок помогать. Теперь свояк наш любезный не отвертится, casus foederis налицо!

Царь улыбался. Дело, еще недавно казавшееся безнадежным: превозмочь турок и шведов одновременно — становилось реальным в союзе с императором. Открыто пока ничего не говорилось, но мне явно предназначали некое место в предстоящих негоциациях, и откровенное прощупывание в вопросах религии с этим вязалось. Прежде, чем облечь высочайшим доверием, Петр хотел знать, не поддамся ли я на обольщения единоверцев.

— Ваше Величество, раз республику ожидает смута, не будет ли уместно воспользоваться сим для расширения границ в Литве и польской Украине? Ваши права несомненны: даже здесь, заехав чуть не к венгерскому рубежу, мы обретаемся в воеводстве Русском, населенном малороссиянами, еще не простившими ляхам насильственного приобщения к унии. Почти половина коронных земель и три четверти Литвы — изначально православные.

— Тебе-то что за резон вступаться за православных? Пять минут назад толковал о соединении церквей, а теперь передумал?!

— Соединение соединению рознь. Может различаться, как галантная любовь от изнасилования пьяными солдатами. Я против принуждения в вере, и мое латинство не мешает мне порицать гонения, воздвигнутые иезуитами на братьев во Христе. Если когда-нибудь разум возьмет верх, и папа римский отречется от своих заблуждений — кто станет противиться единству с ним?

— Ты всерьез питаешь такую надежду или в шуты нацеливаешься?

— Всё в руце Божией. Но отчасти — и в Вашего Царского Величества деснице. Если восточные христиане предстанут равными европейцам просвещенностью, силой и славой — Риму придется их трактовать иначе, нежели теперь. Не уподоблять американским дикарям.

— Сие исполнится. Но еще, пожалуй, не скоро. А сейчас прибавить третью войну к двум возгоревшимся — смерти подобно. Не время с поляками разбираться.

— Я думал, государь, вот о чем. Если мы приобретем устье Днепра, добьемся в будущем свободного мореплавания и устроим судовой ход через пороги, то сможем взять под себя вывозную торговлю всей области Припяти и Березины. Примерно до линии Ковель-Минск-Орша. Еще бы Ригу себе оставить, тогда в торговом отношении восточная половина Речи Посполитой — наша! Отменно прочная опора выйдет в этих землях!

— Не слишком далеко заглядываешь?

— Видеть дальше других — значит иметь преимущество над ними.

— Под ноги тоже не забывай глядеть. Не то залюбуешься на светлые дали — да мордой в грязь! Помнишь, насчет Молдавии ты говорил, что на сем пункте легко поссориться с союзниками? Правильно говорил. Торговые дела — еще одно больное место. На первый взгляд, хорошо бы взять себе всё. Ну вот получим порт на Черном море. Дальше-то что? Выход в Медитерранию непременно нужен.

— Понимаю, Ваше Величество. Буде у Польши тоже появится черноморский порт, и кесарь добьется свободного плавания по Дунаю, коалицию сплотит общий интерес — принудить султана к открытию проливов.

— Верно. В одиночку можно лет двадцать этого добиваться, и все без толку. А если с поляков старые долги править, хотя бы и трижды законные, то все надежды на союз против турок порушим.

Впредь мне случалось беседовать с государем только о предметах, подобающих военным людям: религии не касались. Видимо, мое credo было признано вполне удовлетворительным, несмотря на то, что я нисколько не лицемерил. Лгать унизительно. Надо говорить то, что думаешь. Однако говорить всё, что думаешь — несусветная глупость. Тем паче, философические игры ума представлялись менее интересными и важными, нежели практические дела. Провиант и амуниция, заводы и мастерские, рекрутские наборы и офицерское производство, и еще великое множество других забот оставляли очень мало душевных сил невостребованными. Иной раз обсуждение военных и государственных проблем уводило в такие сферы, где моего образования явно недоставало.

Канцлер Гаврила Иванович Головкин был на редкость пустым для своего ранга человеком. Преданность государю, благородная внешность и умное выражение породистого лица исчерпывали список его достоинств. Что ж, многие и того не имели! Без убеждений, без идей, он служил лишь передаточным звеном от царя к нижестоящим лицам. Возможно, все считали бы, что так и надо, не будь его предшественником Федор Алексеевич Головин. Сходство канцлерских фамилий многим давало повод для грубых шуток, не вовсе лишенных основания. Мне случалось бить челом Гавриле Ивановичу по поводу книг, выписываемых из Голландии. Для обучения грамоте солдат обходились скобленой доской, угольком и текстом какого-нибудь регламента, но офицерская и артиллерийская школы требовали порядочных письменных принадлежностей и новейших изданий, трактующих опыт последней войны. По незнанию учениками европейских языков, сии труды требовалось переводить, а помимо Посольского приказа негде взять людей, способных понятно излагать по-русски достаточно сложные материи.

Никто не любит брать на себя лишние хлопоты, не имея верной надежды на достойное вознаграждение. Со всякой багателью приходилось обращаться к самому государю, ибо без его указа канцлер обнаруживал мало готовности идти навстречу моим пожеланиям. Я готов был с этим мириться, пока он не попытался возвести свое бездействие в систему.

123