Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 50

Завод рос своим чередом: на вторую весну запустили водяные колеса, вовсю заработало ствольное отделение, к лету обыкновенных фузей делали уже больше, чем когда-то у Виниуса. С новоманерными — тоже шло на лад, хотя гораздо медленнее, чем планировалось. Ближайшая кампания для меня, к великому сожалению, пропадала. Утомленный бесконечными хлопотами, я мечтал о походах и баталиях, как галерный раб — о свободе. До этого еще было далеко. Зато появился досуг привести роту в божеский вид и оправдаться перед Брюсом, заставив бомбы взрываться при попадании в цель, а не в стволе орудия (как это у нас с ним получалось два года назад). Литейная мастерская, не слишком нужная для ружейного дела, но необходимая для артиллерии, была выстроена еще зимой. Один разговор, сопровождавший первую пробу печей, смутил мою душу.

Тех каторжных, что посмирней, мы часто ставили на подсобные работы. Возле «кобылы» для наказаний молоденький парнишка с безумными глазами, ожидавший очереди под кнут, бросился на колени:

— Господин капитан! Не ставь меня в литейню, лучше убей!

— Убью, коли понадобится. Не тебе решать. А чем литейня не полюбилась?

— Да там огонь…

Злодею было на вид лет семнадцать, самое большее. Однако выжженное на лбу клеймо ясно говорило, что он убийца.

— За что наказан?

— Работать отказался, — пояснил стоящий рядом десятник.

— Я не тебя, его спрашиваю. Что у тебя с огнем?

Лицо преступника исказил ужас.

— Сгорели… Они все сожглись! Батя мой… мачеха Настасья… сестренки единокровные… младшей, Варьке, три года всего было… Братик еще — только народился, окрестить не успели…

— Ты их спалил? За поджигательство здесь?

— Не… Они сами… За веру…

— Как это — сами? Что ты врешь? Чья смерть на тебе?

— Это потом… Я прошлый год к разбойникам пристал, купцов разбивали…

В стенаниях юного душегуба было подобие уважительной причины. Конечно, оставить непослушание вовсе без кары нельзя — иначе на другой день мне ничем не дадут заниматься, кроме разбора предубеждений колодников против работы.

— Кнут отменяю. Двадцать плетей — и на плотину.

За общим обедом один из мастеров, старый Михайла Кривой, рассеял мое недоумение по поводу огня:

— Это, Лександра Иваныч, самая злая лжа — про огненное очищение. Себя губить — грех смертный, а по этой вере тыщи людей сожглись, целыми деревнями. Иной и не хочет гореть, так приневолят: куда мир, туда и ты. Был у нас возчик с ярославского Заволжья, сказывал — у них иные волости, как от моровой язвы, опустели.

Я никогда не страдал малодушием или чрезмерной впечатлительностью, однако некоторое время плохо спал по ночам, как в юности — после встречи с разбойниками. Но тогда зло воплощалось в обычных людях, теперь предо мной был безликий ужас бытия. Кем сотворен сей мир? Точно не Богом. Может быть, наша жизнь — всего лишь сон. Он снится безумному инквизитору, сошедшему с ума от бесконечных аутодафе. В этом сне еретики сжигаются сами, вместе с малыми детьми, чтобы даже семени их не осталось. Ну не может такое происходить наяву!

Проводя пороховые опыты для артиллерии в лабораторной избе, я много раз был близок к тому, чтобы разделить участь отчаявшихся раскольников. Взрывы и пожары (к счастью, мелкие) случались через два дня на третий, меня спасала лишь чрезвычайная осторожность: опасные субстанции никогда не готовились в количестве свыше четверти фунта и не помещались в посуду, дающую осколки. Всегда стояла рядом бадья с водой и ждали наготове люди на случай нужды. Так же старательно берегли себя канониры двух присланных Яковом Вилимовичем гаубиц, перед каждым выстрелом уходя в укрытие. Никаких вольностей не дозволялось, после того как одному из них, выглянувшему невовремя, пол-головы снесло куском чугуна. Беда была в том, что измышляемые мною воспламенители ударного действия часто не выдерживали сотрясения при выстреле, и бомба тут же взрывалась. Орудия уцелели единственно потому, что «длинная» по тогдашним меркам гаубица имела длину ствола всего пять или шесть калибров, бомба из нее только что не выглядывала, а разрывало ее либо на самом обрезе ствола, либо уже снаружи. Я сильно обогатил свой опыт по части затравочных составов, но правильного решения не нашел.

Зато никаких трудностей не вызвала подземная мина против пехоты или кавалерии, приходящая в действие, как только ее потревожат. Впоследствии невежественные люди приписали мне честь сего изобретения: некоторые восхищались, большинство проклинало, не ведая, что немецкий трактат, в коем впервые описано это оружие, напечатан лет за сто до моего рождения. И в России оно не было новостью: подобные "хитровыдуманные гранаты" слуги правительницы пытались применить для умерщвления Петра Алексеевича в дни его малолетства. Моя заслуга — только в замене обыкновенного кремневого замка, поджигавшего порох в прежних минах, более простым, дешевым и надежным механизмом. И всё! Раньше требовалась перезарядка после малейшего дождя или ночной росы, теперь оружие оставалось на боевом взводе несколько недель без всякого вмешательства. Этой перемены хватило, чтобы из военного раритета сделать удобное средство обороны. Впрочем, пока я изготовил лишь несколько дюжин воспламенителей на пробу: механизм требовал токарной работы, а нехватка хороших токарей и станков для них была моим самым страшным кошмаром. Проблема обещала разрешиться не раньше, чем прибудут люди и машины из Англии, дотоле вооружить новоманерными ружьями удалось одну мою роту, и то не полностью.