Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 45

Только Господь способен пребывать единым в трех лицах, а человеку и в двух тяжело. На протяжении всей своей жизни я не мог победить этого мучительного раздвоения, хотя знаю средства его облегчить. Самое действенное — найти подходящих помощников, как Петр нашел Ромодановского, заставив князя-кесаря держать в страхе Москву, вместо того чтоб самому этим заниматься. Викентьев разочаровал меня в подобном смысле: толковый офицер, но не очень годный в диктаторы, да и оставлен в городе лишь потому, что не может нести службу в полную силу. Приходилось карать и миловать самому. Скоро я заслужил репутацию крайне жестокого человека, потому что старался избегать телесных наказаний. В глазах солдат несколько дней карцера за мелкую провинность или наряды на черные работы по мастерской выглядели гораздо суровее порки, а попытка в дисциплинарном порядке на неделю оставить нарушителей без винной порции чуть не вызвала бунт. С точки зрения закона я был неправ: вечерняя чарка установлена царским указом, и даже самый ретивый капитан так же не вправе отобрать ее у солдата, как не вправе отнять жалованье. Пришлось уступить собственному требованию виновных и высечь как сидоровых коз, но выпивки не лишать.

Первая московская зима была страшно тяжелой: беспрерывная лихорадка дел, непривычная обстановка и фантастические морозы. Когда холода миновали, русский язык перестал вызывать трудности, а дела двинулись по намеченному плану, пришло время добавить себе обязанностей. Надлежало выбрать место для будущих мастерских — не как в Преображенском, а на тысячи стволов ежегодного производства — то, что в России именуют словом «завод». Окончательное решение и князь-кесарь не мог принять, это была компетенция государя — однако предложения следовало подготовить заранее. Обсуждались ближние окрестности Москвы, Урал, Ярославль, но, вспомнив печальный шалонский опыт, я решительно высказался за Тулу. В любом сколько-нибудь сложном ремесле главный залог успеха — люди. Лучшие мастера по железу работали в этом городе. Устройство плотин и водяных колес там тоже было возможно. Москва достаточно далеко, чтобы высокое начальство не мешало работать, и достаточно близко, чтобы рассчитывать на его помощь в случае необходимости. Устроив навигацким ученикам практический экзамен, я сделал подробную топографическую съемку окрестностей города и в свободное от других занятий время составил с ними детальный план строительства, включая чертежи мастерских, казарм, плотин и смету расходов. В России строят не так, как в других странах. Начиная дело в Англии или Франции, я бы просто нашел подрядчиков по водяным колесам, отсыпке плотин, строительству зданий, сторговался с ними и дальше следил за ходом работ, до окончания. Здесь же, чтобы вставить стекла в окна мастерской — приходилось ставить стекольный завод. Чтобы выстроить каменную кузницу — кирпичный завод. И даже лес для стройки отводился живой, на корню. Зато можно было сберечь кучу денег на том, что окрестным мужикам вменялось в повинность работать бесплатно. Растрата человеческих сил получалась чудовищная. Как-то на земляные работы согнали сотни крестьян, дали по одной лопате на десять человек, а вырытую землю они переносили в полах армяков, как бабы в подоле. Можно ли, видя такое, осуждать Петра, за то что лупит палкой мелких начальников? Грешен, я тоже не обошелся без рукоприкладства. Но это было впереди, сначала требовался указ государя и все-таки деньги на строительство, что представлялось возможным получить только под новый, более совершенный образец оружия. Надо же показать царю работу, проделанную за время его отсутствия.

А показать было что. Десятки опытных образцов, даже сотни — если считать все видоизменения отдельных деталей, на них испытанные — были изготовлены, изучены и испробованы. Отсеяны завиральные идеи. Конструкции многообещающие, но сложные оставлены на будущее, а выбрана одна из простейших: цилиндрическая зарядная часть с боковой рукояткой вставлялась в продолжающую ствол широкую толстостенную трубку с продольной прорезью, изогнутой дальше под почти прямым углом. Закаленная втулка в стволе увеличила долговечность впятеро, и можно было предполагать, что это не предел. Единственное, что задержало готовность — мое опасение: куда полетит зарядная часть, если в момент выстрела рукоятка, ее запирающая, отломится? Представив направление и силу вылета тяжелой железки, я живо вообразил, как она попадает стрелку прямо в глаз, вбивая его в мозг до самого затылка. Сложнее всего создавать простые вещи: чуть не полтора месяца ушло, чтобы, отбросив множество замысловатых вариантов, придумать и испытать копеечную деталь, предохраняющую от такой возможности, — только поэтому не удалось выехать к государю еще до снега.

Не стоило об этом жалеть. Русские дороги, летом плохие, весной и осенью становятся вовсе непроезжими, зато зимой — прекрасны! Жители стран, не знающих глубокого снега, даже не представляют, что по суше можно путешествовать с таким удобством. Ни одна карета, пусть она стоит тысячи флоринов, не будет иметь на колесах такой плавности хода, как самая скромная кибитка на полозьях. Я наслаждался ничегонеделанием. Впервые за Бог знает сколько времени можно было, наконец, дремать хоть целый день, закутавшись в шубу, или глядеть по сторонам на неспешно скользящие мимо леса, или предаваться праздным мыслям, отличающимся от обыкновенных, как вольно гуляющие бездельники — от солдат на плацу. Незачем спешить: задания оставшимся в Москве подчиненным оставлены с запасом, проследить за исполнением — есть кому. Даже парадоксальная необходимость ехать медленно, среди большого обоза, из опасения разбойников (имея с собой самое совершенное оружие в мире) не могла вывести из равновесия, — я понимал, что это оружие не для ближнего боя против многочисленной толпы. Значит, моя первоначальная задача все еще не решена? Я вспомнил, с чего начинались оружейные опыты глубокой осенью девяносто пятого года — ровно десять лет пролетело! Вспомнились заполненные веселой толпой университетские аудиториумы — трудно представить, что они находятся на одной планете с плывущими перед глазами замороженными елками. Далеко же меня завели воинственные мечты!