Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 213

213

- Он самый. Детина добр, только несмысленый еще для таких дел. Не сделать бы хуже. Ты, Александр Иваныч, что в торгах, что в государевой службе оплошки не дашь: скажи, Бога для, как с города царскую опалу сложить?

- Нет никакой опалы. Тут иное.

Я сделал маленький глоток из чарки венецианского стекла (водку не сравнить с царской сивухой - слеза), зацепил кончиком ножа семужьей икры, с наслаждением прочувствовал вкус и разъяснил ситуацию:

- Его Величество желает устроить на Неве парадиз. Рай, значит. А в грешном нашем мире царит равновесие, и чтобы в одном порту райскую жизнь купцам обеспечить - другие надо, аки адову твердыню, затворить.

Рука с тонкогорлым caraffino просунулась из-за моего плеча, с математической точностью дополнив чарку ровно до краев. Подождав, пока слуга исчезнет, я закончил мысль:

- По моему разумению, Осип Андреевич, сии рестрикции неприбыточны казне и губительны торговле. И уж совсем не стоило таковым запрещением утеснять купцов, которые на своих кораблях товар за море возят. Только государь меня не спрашивал, когда претительные указы сочинял: в Коммерц-коллегии Толстой заправляет. Человек опасный. Мимо него подавать челобитные, чтоб вам торговать повольно, не советую. Толку не добьешься, а врага наживешь.

Ну до чего же старый хрыч силен уговаривать! Наверно, лет сорок назад все девки были его. Какая мне корысть ходатайствовать за беломорскую коммерцию? Заранее известно, что хитрый Толстой противоречить царю не станет. А тот ради процветания Петербурга всю остальную Россию готов разорить. Нет, чтобы использовать льготы или дифференцировать таможенный тариф, если уж непременно хочется стянуть торговлю в любимый город. Не понимает он тонких инструментов политической экономии. Привык топором-то...

Такие думы бродили в моем уме под скрип полозьев и приглушенный мягким снегом топот копыт на возвратной дороге. Стоит ли вообще браться за это дело? Быть святее папы римского и отстаивать государственный интерес против самого государя - возможно. Но рискованно. После кончины Якова Долгорукова амплуа верного слуги, бесстрашно режущего хозяину правду-матку, осталось вакантным. Покамест не нашлось в нашей придворной труппе достаточно тонкого актера, чтоб оное занять. Пытается вроде Григорий Чернышев, да мелко пашет... Ему незачем: и так не чужой, на царской метрессе женат...

Всякий, кто состоит при монаршем дворе - обязан лицедействовать. Этого не минуешь. Только роль надо брать по себе, дабы публика не освистала. И, похоже, выбор мой невелик. Петр всегда был с подданными не в меру крут, а уж последние годы, после смерти царевича, еще ожесточился. Иные указы противление в душе подымают, словно пар в котле. Нельзя без клапана: мы с Лейпольдом раз для пробы заклепали... Если таить чувства в себе - со мною то же самое будет.

- Подъезжаем, вашсясь!

А то я сам не догадываюсь: второй час по вырубкам едем. Кругом дремучие леса, только верст на пятнадцать от завода земля как выбрита. Зимою, наверно, белое пятно в зеленом море с Луны видать. Молодой управляющий, на ходу запахивая шубу, торопится встретить у крыльца.

- Guten Tag, Herr Generalmajor!

- Здорово, Андрей Бенедиктович! Все сделал, что я велел?

Со следующего дня опыты возобновились. Долю подземного топлива медленно и осторожно увеличили до двух третей по весу. Может, удалось бы и больше - но кусковой кокс закончился, а крошка мельче дюйма не годится, это мы с самого начала выяснили. Ладно, через полгода или год продолжим. Дело не очень срочное. Кстати, хорошо бы еще поработать над усилением дутья. Меха обычной конструкции слабоваты, надо попробовать поршневой воздушный насос... Но это после, после! А теперь - в Петербург!

Если бы мне полугодом раньше предсказали, как будет сердце трепетать в ожидании встречи с Оленькой Головиной - ни за что бы не поверил. Возраст уже не тот, и пережито достаточно, чтобы остудить кровь. Нет, можно и в сорок лет быть молодым! Последние версты возница, понукаемый кулаком по загривку, гонит вскачь, запятнанная навозом мартовская дорога стелется под копыта. Черт с ним, с багажом - денщик отвезет! Налегке выскочив из кибитки, влетаю к Головиным без доклада: лакеи меня помнят. Время обеденное, все в полном сборе за столом. Отец семейства с необыкновенным радушием поднимается, выходит навстречу и обнимает гостя по русскому обычаю - но я гляжу мимо, через плечо хозяина. А она смотрит на меня, и глупейшая счастливая улыбка с неудержимой силой пробивается на моем лице.

В тот же день я по всей форме обратился к Ивану Михайловичу, и получил полное его согласие.

- Я ведь давно приметил, Александр Иваныч, как ты на Олюшку смотришь. Так и знал, что будешь руки просить. А уж она-то без тебя скучала! Ну, дай вам счастья Господь. Дом-то скоро достроишь?

- Рассчитывал к лету, но можно и ускорить. Пасха у нас девятого апреля, если не путаю?

- Девятого, точно. Только на Святой седмице венчаться тоже не след. На Фоминой, в среду - самый раз. В мае опять нельзя, примета нехорошая. Ты ведь латинской веры? Надо бы тебя...

- Не надо. Обвенчаемся по православному обряду, и дети пусть православными будут, а менять веру не хочу. Может, когда-нибудь потом...

- Ладно, неволить не стану - а все же подумай. Время пока есть. В приданое за Олюшкой дам сельцо Дмитриевское, Каменку тож: Пензенского уезда, Завального стана. В семнадцатом годе, правда, его кубанские ногаи разорили, церковь сожгли - да ты не кручинься, крестьяне почти все целы, в лесу отсиделись. А земля там хорошая и мужики работящие, не то что в иных вотчинах бездельники бывают.

213