- И что же ты предлагаешь? Уступить эту землю туркам, чтобы они истребили остатки древнего христианства и окончательно обратили черкесов в ложную веру?
- Ни Боже упаси! Мне вообще представляется, что к вере горцы довольно безразличны, как истинной, так и ложной. Они верят острой сабле да лихому коню, а муллы или христианские шогены - из другого мира. Конечно, устранить турецкое влияние надо. Иначе этих превосходных воинов османы обратят в передовой отряд против нас. Лучше бы наоборот, но пока христианство борьбу за их души проигрывает.
- Писал я Преосвященному Стефану, что надобны проповедники из кавказских инородцев, сам нескольких выкупил и послал в Москву на учебу - жаль, вести о них не имею. Лучше бы учить здесь, да так содержать, чтобы свой язык не забывали.
- Степан Андреевич, дорогой! Князья черкесские отпущенного раба все равно слушать не станут, хоть магистерскую степень из лучшего университета привезет! Другой подход к ним нужен. Я вот что думаю. К нашим гребенским казакам кабардинские рабы бегают, сказываются христианами либо крестятся. Владельцы требуют выдачи - а по вере нельзя! Так может, объявить, что будем возвращать, если владелец - христианин? Дескать, сие дает надежду на милосердное обращение его с подданными?
- Эх, Александр Иваныч! Всё ты хочешь веру с корыстью связать! Не думаешь, что грех?
- Смотря что в подчинении: вера или корысть. Деньги не представляют зла сами по себе, это просто инструмент, готовый служить добру и злу безразлично. Черкесов к туркам что привязывает? Работорговля! Каждый год несколько тысяч ясыря в Константинополь уходит, большинство - их же соплеменники.
- Они рабством не гнушаются: многие рабы у турок такую карьеру делают, что любому князю завидно станет. Сам знаешь: визири из них были, нынешний капудан-паша - черкес, других чинов тоже немало...
- И у нас Бекович есть. Я вот к чему: если б эту торговлю перехватить, заменили бы турецкое влияние своим. Не можем, потому что бедны. А еще хитрости не хватает. Атакуем в лоб, где надо бы тихой сапой.
- Где же, к примеру?!
- Да где угодно. Прикажи государь всенепременно покорить горцев, что бы мы сделали? Пригнали бы большую армию и много лет воевали, тратя миллионы, теряя тысячи солдат в бою и десятки тысяч - от болезней. Действовать по-европейски - значит предпочесть косвенные способы: скажем, обратить те же самые миллионы на покупку черкесских ясырей, заранее рассчитав, за сколько времени народ продаст сам себя без остатка. А по-английски... По-английски было бы - скупить черкесов в рабство на их собственные деньги.
- Это как?!
- Не знаю. Я же не англичанин!
- Так ты шутишь! А я уж думал...
- Правильно думал, Степан Андреевич: эта шутка - наполовину всерьез. Сколько воинов могли бы выставить все горские племена сразу?
- Кто их знает? Тысяч сто или сто пятьдесят.
- Больше, чем у крымского хана. По выучке и вооружению - тоже сильней. А кто кому дань платил рабами? При разобщенности горцев, их сила на междоусобицы уходит. Давай поглядим: самая славная победа черкесов где берет начало? Не захотели своих в рабство отдавать?
- К чему спрашивать, что и без меня знаешь?!
- К тому, что таких же невольников они охотно продают туркам! Продают, вот волшебное слово! Крымцы хотели бесплатно взять, за то и поплатились. Не будем презирать корысть - это огромная сила. Представь, например, что ясырь будем покупать мы. Согласным на крещение давать волю и селить где-нибудь в недальнем расстоянии за линией: земли свободной хватит. Скоро у нас образуется вторая, чисто христианская, Черкесия в русских пределах...
- На Тереке так и идет, только без денег. Там половина казаков - крещеные инородцы.
- Без денег не то. Масштабов настоящих не будет.
Действительно, без больших денег рассчитывать было не на что. Береговые черкесы не велись на мои посулы: они имели прочные, выгодные связи с Константинополем и считали себя истинными магометанами, хотя природные турки неохотно с тем соглашались. Как жаловался один турецкий путешественник: 'съедают жирных свиней до самого хвоста, а кто усомнится в их правоверии - сразу зарежут!' Еще больше головной боли доставляли воровские казаки-некрасовцы. Калмыки не смогли достать их зимой в кубанских плавнях, где кони легко проламывали ненадежную корку льда на болотах и проваливались по самое брюхо в чавкающую черную грязь. Донцы, со слов атамана Василия Фролова, были не слишком надежны: невзирая на жесточайшие угрозы, среди них по-прежнему скрывалось множество беглых. Усиленные меры по розыску и возвращению оных, постоянно требуемые государем, могли вызвать если не новый бунт, то массовый переход к тому же Некрасову. В своем доношении Его Величеству я настаивал на амнистии беглецам как непременном условии верной службы казаков, но ответа на свой запрос пока не получил. Использование регулярных войск было по-прежнему нежелательно: аландские переговоры не увенчались успехом. Хуже того, европейская политика полностью сошла с расчетной орбиты и покатилась, словно колесница Фаэтона, грозя России страшными бедствиями.
Дипломатическая катастрофа началась с гибели Карла Двенадцатого. Неугомонный король был убит в Норвегии, под Фредрикстеном, и некоторые утверждали, что роковая пуля прилетела из шведских траншей. Получив известие об этом, я не ждал будущих несчастий, предполагая в наследниках Карла больше миролюбия.
Но пришла почта из Парижа, и ощутимо запахло бедой. Открылся заговор против регента. Замешаны оказались испанский посол князь Челламаре, дюк де Ришелье, кардинал Мельхиор де Полиньяк и другие знатные персоны. Политические следствия впрямую касались нас.