Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 171

171

- Теперь ты вольный. Твое дело. Так даже лучше.

- Почему?

- За отложение от православия знаешь, что полагается? При всей моей благодарности, врать ради тебя государю Петру Алексеевичу не буду.

- Так и вы, господин граф, молитвами себя не утруждаете. Вас-то государь терпит?

- Не твоя печаль, родной. Да и не государева. До моих молитв обоим вам дела нет - это папы римского забота. Деньги возьми. Тут, если без вина и девок, на год хватит. Живи, как знаешь. В деревне скажу - сбежал.

Неприятно быть обязанным такому засранцу. Прогнав парня, я думал, что он кончит свои дни если не на плахе, то хотя бы на каторге. Но ошибся. Через много лет некий виргинский плантатор прислал мне письмо с предложением купить долю в чугунолитейном заводе близ Балтимора, колония Мэриленд. Ничего особенного, коммерческие пропозиции я получал в изобилии - однако звали плантатора Поль Найтингейл, и был это не кто иной, как заматеревший Пашка Соловьев. Помнится, еще подумал: бедные негры...

ВЕЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ

Солнце зашло. Штормовой ветер гонит по небу едва различимые в гаснущих сумерках клочья туч, далеко внизу беснуется темная вода в кружевах пены. Самое надежное судно не спаслось бы в гибельных водоворотах, недаром море под этой скалой древние считали обителью Харибды. А из пещеры на другой стороне пролива скалила 'полные черною смертью обильные, частые зубы' многоглавая Сцилла.

Только Гомер напутал сослепу. Или Ливий Андроник, переложивший великого старца на язык римлян, злоупотребил пиитическими вольностями: согласно поэме, расстояние между стеснявшими путь хитроумного Улисса утесами не превышало полета стрелы - на самом же деле пушкой не дострелишь. Интересно, какие небылицы будут спустя тысячелетия рассказывать о нас? И будут ли?

В тот самый день, как распрощался со спутниками, я с отвращением покинул гостиницу и снял верхний этаж в приватном загородном доме. Хотелось покоя и одиночества. Люди раздражали. Приказав поставить посреди комнаты немалый бочонок местного вина и запретив прислуге подниматься без вызова, принялся отмывать уязвленную душу кровью виноградной лозы.

Торговый капитан, выстроивший эту маленькую виллу, несомненно, любил морскую пучину, вскоре ответившую ему взаимностью и принявшую в свое лоно. Широкий, нависающий над береговым обрывом балкон подобен был площадке на мачте гигантского судна. Сидя в кресле со стаканом вина, никак не удавалось отделаться от ощущения качки. Ну и черт с ним: Божий мир казался слишком мерзостным, чтобы глядеть на него трезвыми глазами. Извечная страсть к порабощению себе подобных, клеймящая человечество подобно каиновой печати - ни для кого не новость, однако прежде мне не случалось примерить на себя роль раба. Исключая разве скоропреходящий эпизод с английской 'press gang'. И еще. Пусть о том никто не догадывается, но самому-то мне известно, сколь мучительным оказалось плавание между сциллой неволи и харибдой ренегатства, и какому маловероятному сочетанию случайностей я обязан своим спасением.

Стыдно и унизительно терпеть конфузию в бою. Превосходящая сила неприятеля мало извиняет побежденного: в таком случае надлежит озаботиться либо прибавкой собственных сил, либо способами уклониться от баталии. Понятно, что все предусмотреть невозможно, а надеяться на постоянную удачу опрометчиво - но теперь, задним числом, поражение ощущалось болезненно, как воспаленная рана.

Немало дней прошло, пока рыхлая шихта бессмысленной обиды на целый свет и на самого себя переплавилась в упругую боевую злость. Недопитый бочонок остался киснуть в углу, зато мысли об истреблении пиратов (покамест чисто теоретические), коим я с возрастающим азартом предавался, обретали все более внятные формы.

Что действенность корабельной артиллерии на дальних дистанциях невелика - всем известно. Даже крупные калибры часто оказываются бессильны. Взять хотя бы прошлогодний бой датчан и шведов у померанского берега: по два десятка линейных кораблей с каждой стороны, двигаясь на параллельных курсах, шесть часов гвоздили друг друга бортовыми залпами, и ни единый не утонул. Стрельба в упор полезней, особенно с высокобортного судна картечью - но слишком уж быстро проскакивают опасный промежуток рвущиеся на абордаж головорезы.

Конечно, самым радикальным решением было бы стереть с лица земли берберийские города, однако это требует сил половины Европы и слишком накладно. Не окупится. Морские варианты реалистичней.

Возможны два пути. Один - создать фрегаты, превосходящие вражеские шебеки быстроходностью и способные держать круче к ветру. Это сложно и требует долгих изысканий. Другой способ - использовать суда-ловушки, внешне подобные торговым, но несущие сокрушительные по своей мощи средства ближнего боя. Длинноствольные морские пушки на расстоянии пистолетного выстрела становятся вредным излишеством, лучше пожертвовать дальнобойностью в пользу калибра. Мои гаубицы как раз подойдут. Но даже в этом случае нанести поражение врагу одним-двумя залпами будет непросто. Требуется что-то еще, чтобы внезапно, за секунды до абордажа, обрушить на вражескую палубу шквал огня и железа. Может быть, нечто наподобие катапульты с множеством разрывных и зажигательных снарядов. Или даже так: выставить за борт длинные шесты с привязанными на концах гаубичными бомбами, к воспламенителям пропустить бечевку, для своих матросов сделать прочные дубовые щиты...

Нет, не годится. Кто-нибудь выглянет невовремя, и будут жертвы. Не говоря, что собственный такелаж осколками посечет. Людей трудно заставить применять оружие, столь же опасное им самим, как и неприятелю. Для крупных бомб наименьшее удаление - полсотни сажен, лучше - сотня. Еще лучше, если они взрываются внутри вражеского корабля, и поближе к ватерлинии. Вот заставить бы воспламенители срабатывать с замедлением и стрелять так, чтобы гаубичная бомба, проломив борт, перед разрывом скатывалась в нижнюю часть трюма... Это возможно! Но боюсь, вода все равно будет заливать корабль слишком медленно.

171