Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим - Страница 131

• Предыдущая
• 131 / 268
• Следующая

— Если так рассуждать, независимое существование Венеции или Голландских Штатов можно тоже поставить под сомнение, ибо они стесняют доступ Империи к морю.

— Попробуйте представить, господин фельдмаршал, что они полностью его закрывают. Да еще находятся под властью недружественного государства. Франции, например. А таможенный режим определяют суперинтенданты короля Людовика. Разве император мог бы смириться с такой ситуацией, не нарушая своего долга в отношении подданных?!

— Бесспорно, у вашего нынешнего суверена есть некоторые основания претендовать на обладание приморскими городами. Его Императорское Величество тоже имеет неразрешенные проблемы, связанные с режимом мореплавания: жители Антверпена не устают беспокоить монарха петициями. Очевидно, что трактаты, запретившие судоходство в устье Шельды, не имеют ничего общего с законом и справедливостью. Просто голландцы так обходятся с торговыми соперниками. Но император намерен добиваться изменений исключительно мирными средствами, ибо ввергнуть Фландрию в новую бесконечную войну с неясными перспективами суть не лучший способ защиты коммерции.

Усмотрев в этом сопоставлении скрытый упрек, адресованный государю, Матвеев посчитал необходимым возразить:

— Приятно созерцать величайшую мудрость и благородство со стороны полководца столь прославленного, господин фельдмаршал, кои обнаруживаются через вашу приверженность миру. Полагаю, Его Величество вправе надеяться на дипломатические способы, имея спор с голландцами, известными как самые здравомыслящие люди в Европе. Султан, а тем паче — превосходящий упрямством любого турка Карл Двенадцатый значительно менее приятны в качестве оппонентов.

Принц Савойский как противник оружия выглядел странновато, — однако в конце последней войны он, по рассказам, буквально заставил молодого императора отказаться от испанской короны и заключить трактат с Людовиком, чем вызвал стойкую, но тщательно скрываемую антипатию со стороны монарха. Интересы династии отступили перед интересами государства. Покосившись на Матвеева и усмотрев, что он не спешит брать на себя дальнейшее ведение беседы, я продолжил свою партию:

— Очень сожалею, что мне не удалось встретиться в Вене с господином советником Лейбницем, разминувшись на пару месяцев. Помимо выдающихся ученых заслуг, хотелось выразить ему решпект за одну политическую идею…

— Вы, верно, разумеете всеобщий мир?

— Да! Урегулирование всех противоречий между христианскими странами, дабы направить освободившиеся силы вовне, против общих врагов! Турецкие владения становятся в этом случае естественной сферой распространения цивилизации, поглощающей избыточный воинский темперамент европейских народов.

— Не только турецкие, насколько помню. Мне случалось беседовать об этом с господином советником. Прожект, несомненно, благородный, но не вполне считающийся с реальностью: король Людовик, полагаю, никогда не откажется от Луизианы и Новой Франции в обмен на предлагаемую ему свободу рук в Африке. Если бы у него были завоевательные планы относительно этой части света — им и сейчас никто бы не воспрепятствовал.

— Детали всегда можно исправить. Если не ошибаюсь, Россия у господина Лейбница в первоначальном варианте рассматривалась как пространство для расширения шведского королевства, теперь же она готова выступить как полноправная сторона, претендующая на свою долю в мировых богатствах. Причем направление интересов ее предопределено таким образом, что коалиция со Священной Римской Империей представляется естественной, противоречия же легко устранимы. При объединении усилий каждая из наших держав получит гораздо больше выгод, чем по отдельности…

…

Надежды мои не оправдались, и красноречие пропало втуне, ибо высокопоставленный собеседник любезно выслушал рассуждения о соединении сил европейцев против магометанских захватчиков, но не выказал интереса, превышающего пределы простой вежливости. Аргументы Матвеева о долге императора в отношении Речи Посполитой тоже прошли мимо цели, — а как иначе, если польский посол в Вене ни единым звуком не выразил отношения к прогулке турецкой армии по границам Волыни? И только господин де Фронвиль несколько дней спустя посеял сомнения в откровенности имперского главнокомандующего, купив у некого шёнбруннского служителя копию письма Евгения Савойского императору Карлу.

Достоверность сего послания сразу была заподозрена Андреем Артамоновичем по ряду погрешностей стиля: действительно, с парижского жулика сталось бы нагреть своего нанимателя на сотню полновесных талеров, сочинив бумагу самостоятельно. С другой стороны, упоминание подробностей, кои Фронвилю никак не могли быть известны, подтверждало утечку сведений из придворных кругов. А главное, последующие события слишком хорошо совпали с написанным. Возможно, какая-то впавшая в долги чернильная крыса просто изложила по памяти виденный документ или подслушанный разговор, передав смысл, но не букву.

"…Нынешний русский царь чрезвычайно умножил военные силы своего государства, благодаря европейским наемникам. Теперь русская дипломатияпытаетсянавязатьнам союз с назойливостью девицы известного сорта, пристающейк прохожим на улицах, соблазняя очевидной выгодой соединения против турок. Было бы серьезной ошибкой не принять во внимание последствий, которые повлечетстоль опрометчивыйальянс. В первую очередь это касаетсявнутриимперских отношений, вся система которых должна будет претерпеть коренные перемены в случае поддержкиВашим Величествомрусских притязаний на севере.